Чумной доктор.
Сибиряк- Меланьё-о-о-о!!! – Прямо с порога избы закричал парень–триан в меховом полушубке, - хрипловатым басом, - Нуль-то обратно в прорубь угодил!
- Ну так тягай же его! – отозвалась трианка с противоположного конца избы.
Не успела она закончить фразу, как на пороге возник высокий, крепкий – и мокрый с ног до головы триан, тащивший в руках связку еще трепещущей рыбы. Лицо триана, по странной прихоти матери прозванного Нулем, было сурово.
- Зябко, - сказал он низким, но необыкновенно чистым голосом, вешая улов на гвоздь, прибитый возле двери.
- Сын! Нуль! Живой! – на манер человечьих баб залепетала трианка, кидаясь к нему обниматься.
Нищенское, полуголодное существование стерло почти все, и так немногочисленные различия между полами. Мешковатые шубы обертывали их тела, черепа покрывали меховые да тряпичные шапки.
Триан вошел в избу, сбросил мокрую шапку, полушубок и повторил:
- Зябко.
Трианка отрыла в сундуке росомашью шкуру и бросилась укутывать ею Нуля. Он молча принимал уход матери, сносил ее лепет, только безмолвно поводя желтыми глазами из стороны в сторону.
Утром Нуль поднялся чуть свет и, захватив лопату, отправился рыть новый колодец взамен старого, пересохшего. Лопата со стуком вгрызалась в промерзшую почву. Медленно, но верно, метр за метром Нуль углублялся под землю. Когда пятью часами позже к яме подошел Валек, он увидел лишь зияющую дыру посреди двора.
- Нуль! – крикнул он, наклонившись над ямой, - ты там?
- Там! – раздался в ответ голос из темноты.
- Глыбоко? – спросил Валек, наклонившись еще ниже.
- Сам не видишь?
- Хошь лестницу приволоку?
- Обойдусь, - отвечал Нуль из ямы.
Валек пожал плечами и побрел прочь от ямы, как вдруг показалось ему, будто земля содрогнулась. Воздух наполнил резкий запах, но он не смог его почувствовать. Через несколько секунд, с огромной быстротой переставляя конечности, цепляясь когтями за вскопанную землю, из ямы выполз Нуль, мокрый и черный с ног до головы. Едва он успел выскочить, как яма наполнилась до краев черной водой, и она фонтаном забила оттуда, окатив дом, двор и обоих трианов. Наконец, напряжение спало, и вода всосалась обратно в яму.
Валек задумчиво оглядел внезапно почерневшие окрестности, все так же задумчиво лизнул испачканный палец, ужасно скривился и долго отплевывался. Нуль же обессилено сел на землю, молча рассматривая свое отражение в переливающейся лужице черной воды.
- Хорош колодезь вырыл ты, Нуль, - язвительно сказал Валек, присаживаясь рядом, - теперь двор за год не ототрешь, да и сами на этих, как их… мавров похожи.
- Негров, - скривился в усмешке Нуль, понемногу оправляясь и с интересом рассматривая свою перепачканную черным руку.
- Как знаешь, - ответил валек и опустил коготь в радужную черную лужицу, - что за вода такая? Черная, жирная и на вкус пакость такая, что и сказать нельзя.
Он еще раз сплюнул наземь.
Из избы выбежала баба Меланья, охая, крестясь, причитая и бегая кругами по черному двору. Успокоившись, она услала Валька мыться и чиститься к соседу в баню (верст за тридцать). Нулем она занялась сама и провозилась с ним до самого вечера. Вычерненную его одежду она с криком «свят, свят, свят!» бросила в печь, где та полыхнула так, как не горят даже самые сухие дрова, что еще больше уверило Меланью, что это – происки нечистого.
На соседней скамье сидел молодой парень с рыжим чубом и дожевывал большой бутерброд с сыром. Взгляд его случайно упал на Нуля. Он встал, неторопливо приблизился и опустился рядом с ним на скамью.
- Привет неместным, - весело произнес он, ломая остатки бутерброда надвое и протягивая кусок Нулю, - китаец, что ли?
- Сам ты китаец, - обиделся Нуль, но бутерброд принял: очень хотелось есть, - свой я, русский, сибиряк.
- Да сам вижу, - засмеялся парень, - ты, видать, шуток не понимаешь. Откуда у нас в армии китайцы... Звать-то тебя как?
- Нулем, - сказал Нуль, умещая свой кусок во рту.
- Нулем? – засмеялся парень, - а, ну рад знакомству. Я Блин.
Они пожали друг другу руки.
- Имя чудное у тебя, - после паузы, вызванной пережевыванием, удивился Нуль.
- Ага, чудное, - согласился парень, - вообще-то меня Колька зовут. Колька Виленин.
Они еще раз пожали друг другу руки.
- Был такой великий реформатор – Ленин, - не унимался Колька, - Владимир Ильич. Он за брата своего всю семью царскую в расход пустил. Давно это было, лет двести назад… кажется. Сам-то, небось, слыхал?
- Нет… - растерянно ответил Нуль. Такое количество информации немного вывело его из равновесия, - Так ты, что ли, Ленин?
- Ну ты ничего не понял, - расстроился Колька, - то ж – Ленин, - он многозначительно поднял указательный палец над головой, - А я – Виленин.
- А-а-а… - понял Нуль, сумевший–таки привести мысли в порядок, - а Блин чего?
- Щас расскажу… В общем, раз на перекличке стал прапор фамилии зачитывать. А там почерк неразборчивый. Ну, как мою зачитывать начал, не разобрал и ругнулся: «блин». Я говорю: «Я». Вот с тех пор и стал Блином. Окрестили.
- А меня мать Нулем назвала… - задумчиво сказал Нуль.
- Сочувствую… - ответил Блин и положил ему руку на плечо, - чем же ты ей не угодил-то так? Ладно, пойдем уже, отбой скоро.
Но Нуль задумался. Действительно, чем же он так не приглянулся матери, что заслужил такое дурное имя?
- Ты картошку чистить умеешь? – ни с того ни с сего спросил Блин.
- Нет… - неуверенно ответил Нуль. В доме такую работу выполняла его мать.
- Тогда пошли, - посоветовал Блин.
И они вдвоем направились в казармы.
Час, когда раскрываются тайны
Экспресс мчался в километре над морем, гонимый потоками чистой энергии, из Америки во Францию.
Эола, молодой триан, сидел за письменным столом вагона первого класса и строчил что-то в тетрадке убористым почерком, непрестанно мигая желтыми глазами. Когда он в последний раз нормально спал, он не помнил. Работа измотала его полностью и, хотя он был ярко выраженным представителем нации вагу, сейчас он был настолько истощен, что напоминал скорее бролл. Два дня назад безнадежно сломался его портативный компьютер, и теперь он был страшно доволен, что прихватил с собой немного старого доброго «слоновьего продукта». Говорят, раньше бумагу делали из древесины. Глупость какая. Потом кто-то додумался использовать слоновий помет… Это было давно, но Эола очень жалел, что имени этого гения нет в его историческом архиве.
Когти были извечным проклятием Эолы. Он никак не мог удобно ухватиться за ручку, поэтому все буквы получались разными по форме, размеру и наклону. В таких ситуациях он сильно завидовал трианам, обрабатывающим поля, так как они были лишены необходимости постоянно вести записи.
Вдруг он резко выпрямился. Его тончайший слух уловил какой то сигнал, хотя он не сразу понял, что этот сигнал означает. А когда понял, то вскочил. Сигнал исходил от его мобильника, и Эола вдруг вспомнил, что сей необходимый ему аппарат находится где-то в недрах его чемодана.
Словно пушинку откинув двухместную койку, он выволок из-под нее свой внушительных размеров багаж и принялся судорожно копаться в нем. Среди многочисленных томов и тетрадок, предметов одежды и каких-то коробков и так царил полный хаос, а после вмешательства почти обезумевшего триана он многократно возрос. И в тот момент, когда вожделенный телефон был наконец извлечен из-под кипы бумаг и горы тряпок, он, словно специально дожидался того момента, немедленно замолк.
Шепотом выругавшись, Эола начал отчаянно бороться с желанием швырнуть телефон об пол. Аппарат был последней модели, навороченный и, как следствие, дорогой, поэтому здравомыслящий триан взял себя в руки и положил его на стол рядом с собой.
Для того, чтобы восстановить логическую цепь, Эоле пришлось вернуться на целых две страницы назад и внимательно изучить текст. Прочитав эти две страницы, он решил, что на сегодня с него хватит. Прибытие намечалось на пять утра, а нарушения расписаний давно уже отошли в прошлое. И потом надо же когда-нибудь выспаться. Сбросив сандалии, он залез под одеяло и с наслаждением вытянулся на койке. Однако, не успел он заснуть, как поезд тряхнуло и мерное постукивание прекратилось. Эола вскочил и потрясенно уставился на часы. Они показывали пять утра.
Поезд прибыл в Лион.
Среди толпы встречающих Жака Эола узнал сразу. Улыбка намертво приклеилась к лицу этого человека и никогда с него не сходила, в каком бы настроении он не пребывал. Напряженным взглядом, но со своей вечной сияющей улыбкой он вглядывался в толпу, пока в ней не показалось смуглое лицо триана. Тогда, подпрыгивая и размахивая руками, он закричал, ударяя на второй слог, как это свойственно французам:
- Эоля! Эоля! Сюда, Эоля!
Продираясь сквозь толпу, с трудом волоча за собой чемодан, Эола, как всегда, был занят научной проблемой: каким образом Жак сразу узнал его? Неужели он был единственным трианом в поезде? Но нет, среди толпы он заметил несколько желтых и смуглых лиц. Но присмотрелся – то были самые непримечательные трианы в стальных доспехах, головы иных были покрыты множеством мелких косичек, иные были коротко острижены – словом, все они были сильно очеловечены.
Эола, несомненно, понимал под словом «очеловеченный» нечто, ведомое только ему самому. Сам он был одет в тельняшку и джинсы самого большого размера, какого смог найти. На затылке болталась короткая, но внушительного вида косичка с вплетенным в нее бисером. Очевидно, «очеловеченный» значило для него «закомплексованный» или «поддавшийся влиянию толпы». Но, разумеется, он не стал бы объяснять это Жаку.
Несколько раз подряд им не удавалось провести церемонию рукопожатия, так как стоило Эоле остановиться, мощный поток толпы относил его далеко в сторону. В конце концов они решили отложить это до лучших времен. Жак был человеком среднего роста и неопределенного возраста. С уверенностью о нем можно было сказать две вещи: во-первых, что в ближайшее время облысение ему не грозит, во-вторых, что у него необыкновенно искусный дантист. С первого момента Эоле не понравилась эта улыбка, натянутая на лицо, словно маска. Ведь никогда не знаешь, что скрыто под маской.
Немалых трудов стоило Жаку с его скромными габаритами помочь крупному триану выбраться из бушующей толпы. Еще почти час ушел на выуживание оттуда багажа Эолы, состоящего, к счастью, из одного только чемодана.
И вот они уже сидели в привокзальном кафе. Жак неистово задавал вопросы, словно намеревался за несколько часов превратить свой мозг в мировую энциклопедию. Эола отвечал односложно, ему не терпелось закончить этот глупый разговор и поговорить о работе, которая занимала его больше всего в жизни – истории трианского народа. Жак не переставал изрыгать вопросы о погоде в Греции, политическом устройстве Англии и, почему-то, о ценах в Западной Африке. Когда подкатил Хейхати, держа на подносе две чашки кофе, Жак на секунду отвлекся, и Эола наконец спросил:
- Может, сразу к делу?
- Трудоголик, - презрительно фыркнул Жак, вкладывая деньги в манипулятор Хейхати, - Вот что. Поедем сначала ко мне, с женой познакомлю и с дочерью. Отдохнешь с дороги, посмотришь памятники, - Жак весело подмигнул, - тебя же это интересует, так?
- Пожалуй, - кивнул Эола. Его занимала мысль познакомиться с историческими памятниками Лиона, пусть даже они не имели никакого отношения к трианам.
- Значит, решено, - улыбнулся Жак, - поехали.
Он набрал на брелке у себя на поясе какой-то номер из нереального количества цифр и как по мановению руки фокусника пред ними предстал необыкновенной красоты кар. Эола даже рот разинул от восторга. Кар был небольшой, черный и весь круглый, обтекаемый, словно огромный жук. Надраен он был до такой степени, что слепило глаза. Эола глядел теперь на Жака с восхищением, как на какого-нибудь кудесника. Еще бы, быть владельцем такой красавицы!
- Что, нравится? - гордо произнес Жак, заметив восторг триана, - садись.
Эола с нескрываемым наслаждением откинулся на потрясающе мягком и удобном сидении, обозревая улицы города через выгнутые стекла машины. Изнутри кар оказался еще лучше, чем снаружи. Тут тебе и радио, тут тебе и кондиционер, тут тебе и еще много разных, пусть даже не совсем полезных, но в высшей степени приятных мелочей. Триан глазел по сторонам, иногда с нескрываемой завистью поглядывая на Жака за рулем. Тот замечал, ухмылялся.
Минут через двадцать кар подъехал к небольшому, но аккуратному дому. С большой неохотой Эола покинул машину и, вытянув наружу чемодан, вошел в дом следом за Жаком. Прямо на пороге он столкнулся с молодой женщиной, которая стояла у двери и застенчиво улыбалась.
- Знакомьтесь, - весело сказал Жак, - это вот Инез, моя жена, а это Эола, в некотором роде мой коллега, откомандирован к нам сюда для сбора данных по трианской истории во Франции.
Эоле редко приходилось иметь дело с человеческими женщинами. С аккуратностью циркового слона, наступающего на голову дрессировщика, он пожал ее руку.
- Мадам, - сказал он, показав тем самым ровно половину своих познаний в области французского языка.
Женщина засмеялась и с улыбкой – совсем другой, нежели застыла на лице у ее мужа - пожала руку триана:
- Мсьё. Добро пожаловать, - сказала она по-английски.
Потерянный во времени
В просторной квартире на диване лицом вниз спал триан. Мускулистое голое тело было только слегка прикрыто простыней, волнистые волосы водопадом спадали с края дивана. Пропищал будильник – лишь слабый звук, которого человек мог бы не услышать. Триану же было этого достаточно, чтобы проснуться. Он нехотя вылез из-под простыни и мелкими торопливыми шагами пустился в ванную. На лице остались размытые следы вчерашнего грима. Что было вчера, он помнил смутно, так как еще в начале вечера накачался пивом почти до полной отключки.
Триан набрал полную раковину холодной воды и опустил туда лицо. Что-то он должен был сегодня сделать…
Его квартира состояла из пяти комнат, но потом он снес две стены. Места сразу ощутимо прибавилось, хотя триан не занимал и трети этой площади. Все его добро – раскладной диван, журнальный столик, одежный шкаф, холодильник, переносная магнитола, полка с книгами и привешенный на стену календарь – было сосредоточено в углу комнаты. Но ведь… он не всегда жил здесь один…
Взгляд триана скользнул по календарю – одна из дат была выделена темно-зеленым цветом – тем, что его глаза различали лучше всего. Он подошел вплотную, рассматривая календарь, и вдруг подскочил, как будто его ужалили:
- Черт! Это сегодня!
Через полчаса он уже выходил из дома, с вместительным рюкзаком за плечами и неизменным зловещим черным гримом на лице. Прямо возле его дома раскинулся парк, и триан должен был пройти сквозь него. На лавке несколько парней распивали пиво. Один из них помахал триану рукой:
- Эй, Родж!
В миру его знали как Роджера. Он со школы любил облачаться в старомодный малиновый камзол и черную косынку на пиратский манер, и за это кто-то наградил его кличкой «Веселый Роджер». С тех пор прошло много лет и он стал просто Роджем.
В узких кругах, в которых он изредка вращался, за зловещий грим на лице его прозвали Джокером. Он не возражал. Настоящее же его имя, полученное от покойной матери, было Аригула. Он сам не знал почему, но слышал, что где-то в глубинах космоса находится маленькая неприметная звездочка с таким названием.
- Привет, Вик, - сказал он и, приблизившись, присел рядом на лавку.
Вик обладал истинно арийской внешностью. Высокий, статный, светловолосый и голубоглазый, черты его были воинственными, но вместе с тем внушали доверие. Еще со школьной скамьи он был лучшим другом Аригулы, хотя и учились они в разных классах: Вик в человечьем, Аригула в трианском. Классы располагались в разных крыльях школы, так как директор небезосновательно боялся, что юные трианы, играя, могут покалечить своими когтями кого-нибудь из детей. Но как только появлялась возможность, Аригула со всех ног мчался в другое крыло к Вику, который каждый раз поджидал его в туалете.
Вик оторвал его от раздумий, протянув ему бутылку пива, и похлопал по рюкзаку:
- Куда-то собрался?
Аригула посмотрел на бутылку, глотнул из нее и ответил:
- Вик… Я лечу на Игладор.
Голоса, до этого живо переговаривающиеся, смолкли и четыре пары глаз внимательно уставились на него. Повисла пауза.
- Родж… - неуверенно пробормотал Вик, - ты что, нас бросаешь? Как же так?...
- Ты должен понять, Игладор открывает границу раз в пятьдесят лет. Вик, ты человек, ты должен понимать как это долго. Если я останусь сейчас, у меня уже вряд ли будет возможность вернуться… домой.
Вик насупился, в его лице сквозило негодование.
- Какой домой, Родж! Я тебя с детства знаю, твой дом – здесь! Ты здесь нужен… А там?..
Наступило молчание. Аригула рассматривал асфальт. Не хотелось так расставаться, но... Наконец он встал и сказал:
- Прости, Вик, я должен ехать…
Вик опустил голову.
- Понимаю… Ну тогда прощай, Родж…
- До свидания, Вик.
Аригула двинулся дальше по парку. На душе у него было тяжело. Опустив руку в карман, он нашарил там билет на шаттл. Это было то, о чем он всегда мечтал. Игладор – начало всех начал, место откуда он вышел. Как давно он мечтал ступить на его землю… И верно – все мы тянемся к дому, будь то люди или трианы, без разницы. Эта мысль придала ему уверенности и заставила на время забыть ошеломленное лицо Вика.
На выходе из парка он поймал такси. Похожий на панка водитель с ирокезом на голове и серьгой в носу выглянул сквозь стекло.
- В берлинский космопорт, э? – спросил он прежде, чем Аригула успел хоть что-нибудь сказать.
- Правильно, как вы догадались? – триан приподнял бровь.
- Да ты где-то уже двадцатый за сегодня, кого в космопорт везу. Прямо помешательство какое-то. Ну, чего встал, залезай.
Аригула выдавил слабую улыбку и влез в машину. Если бы он выпрямился полностью, то его голова продавила бы крышу, поэтому ему пришлось ссутулиться и опустить голову, что придавало ему какой-то неуверенный вид и никак не вязалось с величественной осанкой трианов. Впрочем, сейчас это соответствовало его состоянию.
- Чего смурной? – глядя в стекло заднего вида, спросил водитель.
- Ничего, так… - ответил Аригула, хотя ему как-то сейчас не хотелось разговаривать.
- Понимаю… - ухмыльнулся водитель, - то есть наоборот, не понимаю. Чего вы там все позабывали, на Игладоре этом? Впрочем, вам лучше знать…
Аригула молчал, да говорить ничего и не требовалось: таксист разговаривал сам с собой.
- А ты сам-то кто будешь? На простого не похож… вид у тебя, прямо скажем, жутковатый…
- У вас тоже, - улыбнулся Аригула, - а я… я хакер.
Раньше он бы хорошо подумал, прежде чем говорить кому-то об этом: за хакерство могли дать приличный срок. Но теперь это не имело значения – через пять часов вся его жизнь на Земле перечеркнется на пятьдесят лет… а может и навсегда.
- А, вот оно как… - таксист покачал головой и весь оставшийся путь ехал молча.
Космопорт кишел людьми. Много людей и еще больше трианов. Не успевшие заранее купить билеты шныряли у касс с проблеском надежды в глазах. Подсуетившиеся загодя выстроились в длинную очередь на таможню. Аригула пристроился в ее конец. Очередь таяла на глазах. Робот-таможенник работал со скоростью человек в секунду. Его сенсоры мгновенно считывали информацию, манипулятор расставлял печати на декларации. В мгновение ока Аригула оказался на другой стороне.
Неожиданно тишину разорвал механический женский голос. «Продажа билетов на Игладор окончена. Следующий рейс состоится через 50 лет, 2 часа 23 минуты». Аригула обернулся. Последние успевшие выстраивались в очередь и с огромной скоростью просачивались через таможню. Но были и такие, которые остались там, на другой стороне, перед входом в космопорт. Все они выглядели теперь подавленными, а кое-для кого это вообще было страшной трагедией. Кто-то ругался, кого-то трясло, кто-то кого-то успокаивал. Среди них было несколько стариков, было ясно, что они не доживут до следующего рейса. Одна старая трианка в розовом сари все еще продолжала стоять у кассы, не веря своим ушам. И Аригуле вдруг захотелось вернуться на ту сторону и уступить старухе свои билеты. Он почти сделал это.
- Ну иди уже, нечего проход загораживать.
Это сказал какой-то уж чересчур здоровый триан поперек себя шире. Этому, как ни крутись, все равно было мало места. Аригула понимающе кивнул и пошел.
В кафе космопорта он выпил кружку пива, спустился в зал ожидания, водрузил рюкзак к себе на колени и, обняв его покрепче, чтобы не сперли, погрузился в дремоту.
- Молодой триан! Молодой триан, проснитесь! – чья-то легкая ручка легла ему на плечо и несколько раз несильно, но настойчиво встряхнула. Аригула понял, что его угораздило крепко заснуть, и что он мог пропустить рейс. Его сердце бешено забилось, и он вскочил на ноги раньше, чем разлепил веки.
Перед ним стояла девушка, невысокого роста, худенькая, с коротко стриженными и крашенными в розовый цвет волосами. Аригула почти не умел распознавать женской красоты, и лицо девушки показалось ему страшненьким. Впрочем, так оно и было.
- Проснитесь, - повторила она требовательно, - наш рейс отправляется через десять минут.
Отлегло… Аригула поднялся, перебрасывая рюкзак за спину.
- Ну так тягай же его! – отозвалась трианка с противоположного конца избы.
Не успела она закончить фразу, как на пороге возник высокий, крепкий – и мокрый с ног до головы триан, тащивший в руках связку еще трепещущей рыбы. Лицо триана, по странной прихоти матери прозванного Нулем, было сурово.
- Зябко, - сказал он низким, но необыкновенно чистым голосом, вешая улов на гвоздь, прибитый возле двери.
- Сын! Нуль! Живой! – на манер человечьих баб залепетала трианка, кидаясь к нему обниматься.
Нищенское, полуголодное существование стерло почти все, и так немногочисленные различия между полами. Мешковатые шубы обертывали их тела, черепа покрывали меховые да тряпичные шапки.
Триан вошел в избу, сбросил мокрую шапку, полушубок и повторил:
- Зябко.
Трианка отрыла в сундуке росомашью шкуру и бросилась укутывать ею Нуля. Он молча принимал уход матери, сносил ее лепет, только безмолвно поводя желтыми глазами из стороны в сторону.
***
Утром Нуль поднялся чуть свет и, захватив лопату, отправился рыть новый колодец взамен старого, пересохшего. Лопата со стуком вгрызалась в промерзшую почву. Медленно, но верно, метр за метром Нуль углублялся под землю. Когда пятью часами позже к яме подошел Валек, он увидел лишь зияющую дыру посреди двора.
- Нуль! – крикнул он, наклонившись над ямой, - ты там?
- Там! – раздался в ответ голос из темноты.
- Глыбоко? – спросил Валек, наклонившись еще ниже.
- Сам не видишь?
- Хошь лестницу приволоку?
- Обойдусь, - отвечал Нуль из ямы.
Валек пожал плечами и побрел прочь от ямы, как вдруг показалось ему, будто земля содрогнулась. Воздух наполнил резкий запах, но он не смог его почувствовать. Через несколько секунд, с огромной быстротой переставляя конечности, цепляясь когтями за вскопанную землю, из ямы выполз Нуль, мокрый и черный с ног до головы. Едва он успел выскочить, как яма наполнилась до краев черной водой, и она фонтаном забила оттуда, окатив дом, двор и обоих трианов. Наконец, напряжение спало, и вода всосалась обратно в яму.
Валек задумчиво оглядел внезапно почерневшие окрестности, все так же задумчиво лизнул испачканный палец, ужасно скривился и долго отплевывался. Нуль же обессилено сел на землю, молча рассматривая свое отражение в переливающейся лужице черной воды.
- Хорош колодезь вырыл ты, Нуль, - язвительно сказал Валек, присаживаясь рядом, - теперь двор за год не ототрешь, да и сами на этих, как их… мавров похожи.
- Негров, - скривился в усмешке Нуль, понемногу оправляясь и с интересом рассматривая свою перепачканную черным руку.
- Как знаешь, - ответил валек и опустил коготь в радужную черную лужицу, - что за вода такая? Черная, жирная и на вкус пакость такая, что и сказать нельзя.
Он еще раз сплюнул наземь.
Из избы выбежала баба Меланья, охая, крестясь, причитая и бегая кругами по черному двору. Успокоившись, она услала Валька мыться и чиститься к соседу в баню (верст за тридцать). Нулем она занялась сама и провозилась с ним до самого вечера. Вычерненную его одежду она с криком «свят, свят, свят!» бросила в печь, где та полыхнула так, как не горят даже самые сухие дрова, что еще больше уверило Меланью, что это – происки нечистого.
***
На соседней скамье сидел молодой парень с рыжим чубом и дожевывал большой бутерброд с сыром. Взгляд его случайно упал на Нуля. Он встал, неторопливо приблизился и опустился рядом с ним на скамью.
- Привет неместным, - весело произнес он, ломая остатки бутерброда надвое и протягивая кусок Нулю, - китаец, что ли?
- Сам ты китаец, - обиделся Нуль, но бутерброд принял: очень хотелось есть, - свой я, русский, сибиряк.
- Да сам вижу, - засмеялся парень, - ты, видать, шуток не понимаешь. Откуда у нас в армии китайцы... Звать-то тебя как?
- Нулем, - сказал Нуль, умещая свой кусок во рту.
- Нулем? – засмеялся парень, - а, ну рад знакомству. Я Блин.
Они пожали друг другу руки.
- Имя чудное у тебя, - после паузы, вызванной пережевыванием, удивился Нуль.
- Ага, чудное, - согласился парень, - вообще-то меня Колька зовут. Колька Виленин.
Они еще раз пожали друг другу руки.
- Был такой великий реформатор – Ленин, - не унимался Колька, - Владимир Ильич. Он за брата своего всю семью царскую в расход пустил. Давно это было, лет двести назад… кажется. Сам-то, небось, слыхал?
- Нет… - растерянно ответил Нуль. Такое количество информации немного вывело его из равновесия, - Так ты, что ли, Ленин?
- Ну ты ничего не понял, - расстроился Колька, - то ж – Ленин, - он многозначительно поднял указательный палец над головой, - А я – Виленин.
- А-а-а… - понял Нуль, сумевший–таки привести мысли в порядок, - а Блин чего?
- Щас расскажу… В общем, раз на перекличке стал прапор фамилии зачитывать. А там почерк неразборчивый. Ну, как мою зачитывать начал, не разобрал и ругнулся: «блин». Я говорю: «Я». Вот с тех пор и стал Блином. Окрестили.
- А меня мать Нулем назвала… - задумчиво сказал Нуль.
- Сочувствую… - ответил Блин и положил ему руку на плечо, - чем же ты ей не угодил-то так? Ладно, пойдем уже, отбой скоро.
Но Нуль задумался. Действительно, чем же он так не приглянулся матери, что заслужил такое дурное имя?
- Ты картошку чистить умеешь? – ни с того ни с сего спросил Блин.
- Нет… - неуверенно ответил Нуль. В доме такую работу выполняла его мать.
- Тогда пошли, - посоветовал Блин.
И они вдвоем направились в казармы.
Час, когда раскрываются тайны
1.
Экспресс мчался в километре над морем, гонимый потоками чистой энергии, из Америки во Францию.
Эола, молодой триан, сидел за письменным столом вагона первого класса и строчил что-то в тетрадке убористым почерком, непрестанно мигая желтыми глазами. Когда он в последний раз нормально спал, он не помнил. Работа измотала его полностью и, хотя он был ярко выраженным представителем нации вагу, сейчас он был настолько истощен, что напоминал скорее бролл. Два дня назад безнадежно сломался его портативный компьютер, и теперь он был страшно доволен, что прихватил с собой немного старого доброго «слоновьего продукта». Говорят, раньше бумагу делали из древесины. Глупость какая. Потом кто-то додумался использовать слоновий помет… Это было давно, но Эола очень жалел, что имени этого гения нет в его историческом архиве.
Когти были извечным проклятием Эолы. Он никак не мог удобно ухватиться за ручку, поэтому все буквы получались разными по форме, размеру и наклону. В таких ситуациях он сильно завидовал трианам, обрабатывающим поля, так как они были лишены необходимости постоянно вести записи.
Вдруг он резко выпрямился. Его тончайший слух уловил какой то сигнал, хотя он не сразу понял, что этот сигнал означает. А когда понял, то вскочил. Сигнал исходил от его мобильника, и Эола вдруг вспомнил, что сей необходимый ему аппарат находится где-то в недрах его чемодана.
Словно пушинку откинув двухместную койку, он выволок из-под нее свой внушительных размеров багаж и принялся судорожно копаться в нем. Среди многочисленных томов и тетрадок, предметов одежды и каких-то коробков и так царил полный хаос, а после вмешательства почти обезумевшего триана он многократно возрос. И в тот момент, когда вожделенный телефон был наконец извлечен из-под кипы бумаг и горы тряпок, он, словно специально дожидался того момента, немедленно замолк.
Шепотом выругавшись, Эола начал отчаянно бороться с желанием швырнуть телефон об пол. Аппарат был последней модели, навороченный и, как следствие, дорогой, поэтому здравомыслящий триан взял себя в руки и положил его на стол рядом с собой.
Для того, чтобы восстановить логическую цепь, Эоле пришлось вернуться на целых две страницы назад и внимательно изучить текст. Прочитав эти две страницы, он решил, что на сегодня с него хватит. Прибытие намечалось на пять утра, а нарушения расписаний давно уже отошли в прошлое. И потом надо же когда-нибудь выспаться. Сбросив сандалии, он залез под одеяло и с наслаждением вытянулся на койке. Однако, не успел он заснуть, как поезд тряхнуло и мерное постукивание прекратилось. Эола вскочил и потрясенно уставился на часы. Они показывали пять утра.
Поезд прибыл в Лион.
2.
Среди толпы встречающих Жака Эола узнал сразу. Улыбка намертво приклеилась к лицу этого человека и никогда с него не сходила, в каком бы настроении он не пребывал. Напряженным взглядом, но со своей вечной сияющей улыбкой он вглядывался в толпу, пока в ней не показалось смуглое лицо триана. Тогда, подпрыгивая и размахивая руками, он закричал, ударяя на второй слог, как это свойственно французам:
- Эоля! Эоля! Сюда, Эоля!
Продираясь сквозь толпу, с трудом волоча за собой чемодан, Эола, как всегда, был занят научной проблемой: каким образом Жак сразу узнал его? Неужели он был единственным трианом в поезде? Но нет, среди толпы он заметил несколько желтых и смуглых лиц. Но присмотрелся – то были самые непримечательные трианы в стальных доспехах, головы иных были покрыты множеством мелких косичек, иные были коротко острижены – словом, все они были сильно очеловечены.
Эола, несомненно, понимал под словом «очеловеченный» нечто, ведомое только ему самому. Сам он был одет в тельняшку и джинсы самого большого размера, какого смог найти. На затылке болталась короткая, но внушительного вида косичка с вплетенным в нее бисером. Очевидно, «очеловеченный» значило для него «закомплексованный» или «поддавшийся влиянию толпы». Но, разумеется, он не стал бы объяснять это Жаку.
Несколько раз подряд им не удавалось провести церемонию рукопожатия, так как стоило Эоле остановиться, мощный поток толпы относил его далеко в сторону. В конце концов они решили отложить это до лучших времен. Жак был человеком среднего роста и неопределенного возраста. С уверенностью о нем можно было сказать две вещи: во-первых, что в ближайшее время облысение ему не грозит, во-вторых, что у него необыкновенно искусный дантист. С первого момента Эоле не понравилась эта улыбка, натянутая на лицо, словно маска. Ведь никогда не знаешь, что скрыто под маской.
Немалых трудов стоило Жаку с его скромными габаритами помочь крупному триану выбраться из бушующей толпы. Еще почти час ушел на выуживание оттуда багажа Эолы, состоящего, к счастью, из одного только чемодана.
И вот они уже сидели в привокзальном кафе. Жак неистово задавал вопросы, словно намеревался за несколько часов превратить свой мозг в мировую энциклопедию. Эола отвечал односложно, ему не терпелось закончить этот глупый разговор и поговорить о работе, которая занимала его больше всего в жизни – истории трианского народа. Жак не переставал изрыгать вопросы о погоде в Греции, политическом устройстве Англии и, почему-то, о ценах в Западной Африке. Когда подкатил Хейхати, держа на подносе две чашки кофе, Жак на секунду отвлекся, и Эола наконец спросил:
- Может, сразу к делу?
- Трудоголик, - презрительно фыркнул Жак, вкладывая деньги в манипулятор Хейхати, - Вот что. Поедем сначала ко мне, с женой познакомлю и с дочерью. Отдохнешь с дороги, посмотришь памятники, - Жак весело подмигнул, - тебя же это интересует, так?
- Пожалуй, - кивнул Эола. Его занимала мысль познакомиться с историческими памятниками Лиона, пусть даже они не имели никакого отношения к трианам.
- Значит, решено, - улыбнулся Жак, - поехали.
Он набрал на брелке у себя на поясе какой-то номер из нереального количества цифр и как по мановению руки фокусника пред ними предстал необыкновенной красоты кар. Эола даже рот разинул от восторга. Кар был небольшой, черный и весь круглый, обтекаемый, словно огромный жук. Надраен он был до такой степени, что слепило глаза. Эола глядел теперь на Жака с восхищением, как на какого-нибудь кудесника. Еще бы, быть владельцем такой красавицы!
- Что, нравится? - гордо произнес Жак, заметив восторг триана, - садись.
Эола с нескрываемым наслаждением откинулся на потрясающе мягком и удобном сидении, обозревая улицы города через выгнутые стекла машины. Изнутри кар оказался еще лучше, чем снаружи. Тут тебе и радио, тут тебе и кондиционер, тут тебе и еще много разных, пусть даже не совсем полезных, но в высшей степени приятных мелочей. Триан глазел по сторонам, иногда с нескрываемой завистью поглядывая на Жака за рулем. Тот замечал, ухмылялся.
Минут через двадцать кар подъехал к небольшому, но аккуратному дому. С большой неохотой Эола покинул машину и, вытянув наружу чемодан, вошел в дом следом за Жаком. Прямо на пороге он столкнулся с молодой женщиной, которая стояла у двери и застенчиво улыбалась.
- Знакомьтесь, - весело сказал Жак, - это вот Инез, моя жена, а это Эола, в некотором роде мой коллега, откомандирован к нам сюда для сбора данных по трианской истории во Франции.
Эоле редко приходилось иметь дело с человеческими женщинами. С аккуратностью циркового слона, наступающего на голову дрессировщика, он пожал ее руку.
- Мадам, - сказал он, показав тем самым ровно половину своих познаний в области французского языка.
Женщина засмеялась и с улыбкой – совсем другой, нежели застыла на лице у ее мужа - пожала руку триана:
- Мсьё. Добро пожаловать, - сказала она по-английски.
Потерянный во времени
В просторной квартире на диване лицом вниз спал триан. Мускулистое голое тело было только слегка прикрыто простыней, волнистые волосы водопадом спадали с края дивана. Пропищал будильник – лишь слабый звук, которого человек мог бы не услышать. Триану же было этого достаточно, чтобы проснуться. Он нехотя вылез из-под простыни и мелкими торопливыми шагами пустился в ванную. На лице остались размытые следы вчерашнего грима. Что было вчера, он помнил смутно, так как еще в начале вечера накачался пивом почти до полной отключки.
Триан набрал полную раковину холодной воды и опустил туда лицо. Что-то он должен был сегодня сделать…
Его квартира состояла из пяти комнат, но потом он снес две стены. Места сразу ощутимо прибавилось, хотя триан не занимал и трети этой площади. Все его добро – раскладной диван, журнальный столик, одежный шкаф, холодильник, переносная магнитола, полка с книгами и привешенный на стену календарь – было сосредоточено в углу комнаты. Но ведь… он не всегда жил здесь один…
Взгляд триана скользнул по календарю – одна из дат была выделена темно-зеленым цветом – тем, что его глаза различали лучше всего. Он подошел вплотную, рассматривая календарь, и вдруг подскочил, как будто его ужалили:
- Черт! Это сегодня!
Через полчаса он уже выходил из дома, с вместительным рюкзаком за плечами и неизменным зловещим черным гримом на лице. Прямо возле его дома раскинулся парк, и триан должен был пройти сквозь него. На лавке несколько парней распивали пиво. Один из них помахал триану рукой:
- Эй, Родж!
В миру его знали как Роджера. Он со школы любил облачаться в старомодный малиновый камзол и черную косынку на пиратский манер, и за это кто-то наградил его кличкой «Веселый Роджер». С тех пор прошло много лет и он стал просто Роджем.
В узких кругах, в которых он изредка вращался, за зловещий грим на лице его прозвали Джокером. Он не возражал. Настоящее же его имя, полученное от покойной матери, было Аригула. Он сам не знал почему, но слышал, что где-то в глубинах космоса находится маленькая неприметная звездочка с таким названием.
- Привет, Вик, - сказал он и, приблизившись, присел рядом на лавку.
Вик обладал истинно арийской внешностью. Высокий, статный, светловолосый и голубоглазый, черты его были воинственными, но вместе с тем внушали доверие. Еще со школьной скамьи он был лучшим другом Аригулы, хотя и учились они в разных классах: Вик в человечьем, Аригула в трианском. Классы располагались в разных крыльях школы, так как директор небезосновательно боялся, что юные трианы, играя, могут покалечить своими когтями кого-нибудь из детей. Но как только появлялась возможность, Аригула со всех ног мчался в другое крыло к Вику, который каждый раз поджидал его в туалете.
Вик оторвал его от раздумий, протянув ему бутылку пива, и похлопал по рюкзаку:
- Куда-то собрался?
Аригула посмотрел на бутылку, глотнул из нее и ответил:
- Вик… Я лечу на Игладор.
Голоса, до этого живо переговаривающиеся, смолкли и четыре пары глаз внимательно уставились на него. Повисла пауза.
- Родж… - неуверенно пробормотал Вик, - ты что, нас бросаешь? Как же так?...
- Ты должен понять, Игладор открывает границу раз в пятьдесят лет. Вик, ты человек, ты должен понимать как это долго. Если я останусь сейчас, у меня уже вряд ли будет возможность вернуться… домой.
Вик насупился, в его лице сквозило негодование.
- Какой домой, Родж! Я тебя с детства знаю, твой дом – здесь! Ты здесь нужен… А там?..
Наступило молчание. Аригула рассматривал асфальт. Не хотелось так расставаться, но... Наконец он встал и сказал:
- Прости, Вик, я должен ехать…
Вик опустил голову.
- Понимаю… Ну тогда прощай, Родж…
- До свидания, Вик.
Аригула двинулся дальше по парку. На душе у него было тяжело. Опустив руку в карман, он нашарил там билет на шаттл. Это было то, о чем он всегда мечтал. Игладор – начало всех начал, место откуда он вышел. Как давно он мечтал ступить на его землю… И верно – все мы тянемся к дому, будь то люди или трианы, без разницы. Эта мысль придала ему уверенности и заставила на время забыть ошеломленное лицо Вика.
На выходе из парка он поймал такси. Похожий на панка водитель с ирокезом на голове и серьгой в носу выглянул сквозь стекло.
- В берлинский космопорт, э? – спросил он прежде, чем Аригула успел хоть что-нибудь сказать.
- Правильно, как вы догадались? – триан приподнял бровь.
- Да ты где-то уже двадцатый за сегодня, кого в космопорт везу. Прямо помешательство какое-то. Ну, чего встал, залезай.
Аригула выдавил слабую улыбку и влез в машину. Если бы он выпрямился полностью, то его голова продавила бы крышу, поэтому ему пришлось ссутулиться и опустить голову, что придавало ему какой-то неуверенный вид и никак не вязалось с величественной осанкой трианов. Впрочем, сейчас это соответствовало его состоянию.
- Чего смурной? – глядя в стекло заднего вида, спросил водитель.
- Ничего, так… - ответил Аригула, хотя ему как-то сейчас не хотелось разговаривать.
- Понимаю… - ухмыльнулся водитель, - то есть наоборот, не понимаю. Чего вы там все позабывали, на Игладоре этом? Впрочем, вам лучше знать…
Аригула молчал, да говорить ничего и не требовалось: таксист разговаривал сам с собой.
- А ты сам-то кто будешь? На простого не похож… вид у тебя, прямо скажем, жутковатый…
- У вас тоже, - улыбнулся Аригула, - а я… я хакер.
Раньше он бы хорошо подумал, прежде чем говорить кому-то об этом: за хакерство могли дать приличный срок. Но теперь это не имело значения – через пять часов вся его жизнь на Земле перечеркнется на пятьдесят лет… а может и навсегда.
- А, вот оно как… - таксист покачал головой и весь оставшийся путь ехал молча.
Космопорт кишел людьми. Много людей и еще больше трианов. Не успевшие заранее купить билеты шныряли у касс с проблеском надежды в глазах. Подсуетившиеся загодя выстроились в длинную очередь на таможню. Аригула пристроился в ее конец. Очередь таяла на глазах. Робот-таможенник работал со скоростью человек в секунду. Его сенсоры мгновенно считывали информацию, манипулятор расставлял печати на декларации. В мгновение ока Аригула оказался на другой стороне.
Неожиданно тишину разорвал механический женский голос. «Продажа билетов на Игладор окончена. Следующий рейс состоится через 50 лет, 2 часа 23 минуты». Аригула обернулся. Последние успевшие выстраивались в очередь и с огромной скоростью просачивались через таможню. Но были и такие, которые остались там, на другой стороне, перед входом в космопорт. Все они выглядели теперь подавленными, а кое-для кого это вообще было страшной трагедией. Кто-то ругался, кого-то трясло, кто-то кого-то успокаивал. Среди них было несколько стариков, было ясно, что они не доживут до следующего рейса. Одна старая трианка в розовом сари все еще продолжала стоять у кассы, не веря своим ушам. И Аригуле вдруг захотелось вернуться на ту сторону и уступить старухе свои билеты. Он почти сделал это.
- Ну иди уже, нечего проход загораживать.
Это сказал какой-то уж чересчур здоровый триан поперек себя шире. Этому, как ни крутись, все равно было мало места. Аригула понимающе кивнул и пошел.
В кафе космопорта он выпил кружку пива, спустился в зал ожидания, водрузил рюкзак к себе на колени и, обняв его покрепче, чтобы не сперли, погрузился в дремоту.
- Молодой триан! Молодой триан, проснитесь! – чья-то легкая ручка легла ему на плечо и несколько раз несильно, но настойчиво встряхнула. Аригула понял, что его угораздило крепко заснуть, и что он мог пропустить рейс. Его сердце бешено забилось, и он вскочил на ноги раньше, чем разлепил веки.
Перед ним стояла девушка, невысокого роста, худенькая, с коротко стриженными и крашенными в розовый цвет волосами. Аригула почти не умел распознавать женской красоты, и лицо девушки показалось ему страшненьким. Впрочем, так оно и было.
- Проснитесь, - повторила она требовательно, - наш рейс отправляется через десять минут.
Отлегло… Аригула поднялся, перебрасывая рюкзак за спину.
@музыка: Ария
@настроение: Я сегодня в ударе загрузов
-
-
20.08.2006 в 04:48а первая часть немного по атмосфере похожа на "Катали мы ваше солнце".
-
-
20.08.2006 в 05:03-
-
20.08.2006 в 12:29-
-
20.08.2006 в 17:22